В 1837 г., императрица Александра Фёдоровна получает в подарок имение Ореанда от своего супруга Николая I и заказывает проект дворца берлинскому архитектору Карлу-Фридриху Шинкелю. Предложенное в 1839 г. архитектурное решение К.Ф. Шинкеля вызвало восхищение царской семьи, но от проекта отказались по причине высокой стоимости.
В 1840 г. для создания новой версии проекта пригласили профессора Андрея Ивановича Штакеншнейдера. «Проект дворца в Ореанде» стал одним из лучших творений архитектора А.И.Штакеншнейдера.
Петергбургский зодчий, сохранив общую идею, стиль и планировку задуманного ансамбля, полностью изменил его масштаб. Он значительно уменьшил размеры будущего дворца и, переместив его с вершины горы на одну из горных террас, спускающихся к морю, смягчил «крепостной» характер здания. За основу композиции А.И. Штакеншнейдер взял план римского дома с атриумом, окруженным дорическими портиками. Он стал центром, вокруг которого были сгруппированы парадные интерьеры. Внешняя архитектура дворца носила ярко выраженный ренессансный характер. В 1842 году император утвердил новый проект. Строительство дворца продолжалось 10 лет и было полностью завершено к осени 1852 года. Мастера трудились под руководством архитекторов Л.В. Камбиаджио и К.И. Эшлимана. Всеми каменными работами от начала и до завершения стройки заведовал англичанин Вильям Гунт.
На фоне суровых скал и тёмной растительности царский дворец казался «волшебным замком», он выглядел лёгким и воздушным благодаря белизне инкерманского камня, открытым галереям и балконам, живописному завершению крыши.
В ночь с 7 по 8 августа 1881 г. пожар уничтожил прекрасное творение архитектуры XIX века, и только через 66 лет руины царского дворца были разобраны. После окончания Великой Отечественной войны, по приказу Генерального секретаря ЦК ВКП(б) И.В. Сталина началось строительство санаторного комплекса «Нижняя Ореанда» .
В 1958 году на месте где располагался царский дворец, по проекту архитектора М.Я. Гинзбурга был построен главный корпус санатория (ныне корпус «Империал»). Поскольку строительство этого корпуса завершалось уже после смерти Гинзбурга, когда тенденции «помпезности» и «украшательства» в советской архитектуре из года в год усиливались, то проект претерпел изменения в сторону обогащения внешнего облика и особенно интерьеров здания. Корпус выстроен в виде роскошного двухъярусного «римского» дворца с широкими лестницами, ведущими на второй ярус.
Одновременно с корпусом «Империал» были построены береговой лифт, причалы и укрепительные сооружения пляжа.
После Октябрьской революции интерес к «Нижней Ореанде» проявляется в конце 1930-х годов, когда по указанию И.В. Сталина в Крыму начинается строительство новых курортных здравниц.
Одним из ведущих архитекторов по их возведению стал М.Я. Гинзбург.
Гинзбург много работал в Крыму. В 1917-1921 годах он жил на полуострове и изучал народное зодчество крымских татар. Переехав в Москву, в 1925 году Гинзбург и братья Веснины организовывали Объединение современных архитекторов, в которое вошли ведущие конструктивисты.
В начале 1930-х гг. М. Я. Гинзбург возглавлял группу проектировщиков, работавшую над проектом районной планировки Южного берега Крыма. Санаторий «Нижняя Ореанда» — первый санаторий на Южном берегу Крыма, построенный после окончания Великой Отечественной войны.
Работать над проектом архитектор Гинзбург начал еще в 1940 году. Но строительство первой очереди санаторного комплекса «Нижняя Ореанда» осуществилось только в 1948 г., уже после его смерти.
Одновременно с корпусом-люкс (ныне «Кремлёвский») был выстроен административный корпус, а также вся инфраструктура, необходимая для жизнедеятельности санатория.
Корпус «Кремлёвский» был возведён в скромном палладианском стиле с использованием элементов конструктивизма. В плане он представлял собой замкнутый прямоугольник с арочными проёмами на фасадах и внутренним двором-атриумом и был рассчитан всего на 40 мест. Здание расположено на пологом рельефе с понижением в сторону моря и примыкает к крутому спуску, ведущему к берегу.
В 1950 году также по проекту М.Я. Гинзбурга было построено здание Лечебного корпуса санатория «Нижняя Ореанда». В элитной здравнице работали лучшие врачи-курортологи и было установлено новейшее медицинское оборудование того времени.
К концу 50-ых годов прошлого столетия «Нижняя Ореанда» стала любимым местом отдыха руководителей страны и вождей Коммунистической партии Советского Союза, выдающихся деятелей науки, культуры и искусства.
Здесь неоднократно бывали Нобелевские лауреаты Н. Басов и А. Прохоров, академики Л. Ландау и И. Курчатов, режиссеры Н. Сац, И. Пырьев, С. Образцов, Е. Матвеев, актеры И. Ильинский, Р. Плятт, И. Макарова, певицы Л. Зыкина и М. Биешу, балерины О. Лепешинская, Г. Уланова и М. Плисецкая, а также известные политики, дипломаты и многие другие легендарные личности XX века.
Храм Пресвятой Божией Матери в Ореанде был построен в 1885 году по заказу Великого князя Константина Николаевича Романова.
Храм выполнен в грузино-византийском стиле по проекту академика архитектуры А.А.Авдеева. Церковь была богато украшена мозаичными образами и орнаментами работы итальянского мозаичиста Антонио Сальвиати. В украшении храма также принимали участие такие знаменитые живописцы и орнаментисты как князь Г.Г. Гагарин, бывший Вице-президент Императорской Академии художеств в Санкт-Петербурге, академики Д.И.Гримм, М.В.Васильев.
В конце XIX-начале XX вв. храм считался одним из красивейших на Южном берегу Крыма. В этом благодатном месте служил святой праведный Иоанн Кронштадтский. Начиная с Александра III, вся царская семья молиласьздесь, когда отдыхала на Южнобережье.
В 1924 году храм был закрыт и передан в ведение ОХРИСа, чтобы использовать его в качестве экскурсионного объекта как памятник архитектуры. В 1928 году, храм предполагали снести, но вступились защитники памятников культуры и храм уцелел. В послевоенный период церковь использовалась под механические мастерские, строительный и овощной склады.
В 1992 году храм вернули Церкви. И теперь мы снова можем видеть редкое изображение Спасителя в отроческом возрасте, двенадцать апостолов, полный образ иконы Покрова Пресвятой Богородицы и частично сохранившиеся лики святых.
Парк в Ореанде начал формироваться еще в 30-х годах XIX века под руководством английского садовника В. Росса. Он разбивался в ландшафтном стиле. Планировка его и новые насаждения делались таким образом, чтобы сохранить своеобразие Ореанды, не нарушая ее «дикой» , первозданной красоты.
Основная планировка парка была проведена в период построения дворца. В апреле 1849 года архитектор Штакеншнейдер составил генеральный план переустройства всего сада и детальный проект части сада вокруг дворца. Как пишет Штакеншнейдер, «дворец построен на таком месте, где крутом его должен быть разведен сад», а поэтому он предлагает «спланировать и отделать площадь перед дворцом до 625 кв. саж», высадить 1 тысячу разных деревьев и до 5 тысяч кустарников разных сортов.
Новые посадки представляли субтропики различных районов всего земного шара. Однако, делая многочисленные посадки, садовники органично включали в них экземпляры местной крымской флоры. До сих пор в центре парка, напротив главного корпуса, возвышается огромный восточный платан. Платан восточный (также чинар, чинара) - древесное растение, вид рода Платан (Platanus), семейства Платановые (Platanaceae). В природе восточный платан достигает колоссальных размеров и исключительного долголетия.
Великолепный платан Нижней Ореанды — это самый крупный и один из самых старых платанов на Южном берегу. Его возраст насчитывает более 200 лет, высота 30 м. и окружность ствола составляет 6,5 м.
Этот платан на протяжении всего XIX века бережно охранялся, вокруг него не делалось никаких посадок. В результате своими могучими широко разметавшимися в стороны и опустившимися до земли ветвями, платан образовал своеобразный шатер.
Под этим деревом любил отдыхать и проводить военные смотры в октябре 1910 г. и мае 1912 г. последний правитель Российской империи Николай II. Здесь прогуливались Некрасов, Бунин, Чехов, Айвазовский и многие другие великие и знаменитые ценители красот Нижней Ореанды навсегда вписавшие свои имена в мировую историю.
В 1920 г. после установления советской власти в Крыму, Ореанда, как и другие царские имения, была национализирована. В летний период под сенью платана устраивались лагеря отдыха для строителей «нового мира».
На сегодняшний день дерево платана восточного является настоящей гордостью парка Нижней Ореанды. Оно относится к категории памятников природы, считается уникальным и имеет самостоятельную научную, эстетическую и историческую ценность.
В 1825 году император Александр I, по приглашению графа М. Воронцова, совершает поездку по Крыму. Проезжая Ореанду, он настолько поражён её красотой, что решает основать здесь свое имение.
Однако в том же 1825 году Александр I умирает, и имение по наследству переходит к его младшему брату Николаю.
В 1837 году император Николай l отправляется в путешествие по Крыму и 17 сентября 1837 г. царская семья направляется в Ореанду. Вот как описывает очевидец их прибытие: «Приехав к воротам, ведущим в Ореандский парк, император остановил лошадь и подошёл к императрице объявил, что он дарит ей Ореанду.
В тот же день осмотрели возведенные по проектам архитектора Ф. Эльсона постройки: «домик с башней» для гостей, оранжерею, дома управляющего имением, садовника и винодела. К Высочайшему приезду тщательно отремонтировали и небольшой «императорский» домик, в котором в 1825 году останавливался Александр I и обедал с друзьями: покрыли крышу черепицей, изменили потолок, а к фасаду пристроили галерею.
После кончины 20 октября 1860 года императрицы Александры Федоровны, Ореанда перешла во владение Великого князя Константина Николаевича и вплоть до 1894 г. пребывала в статусе великокняжеского, а не царского имения.
1881 год оказался для Константина Николаевича роковым.
1 марта в Петербурге взрывом бомбы террориста Гриневицкого был убит император Александр II. С ним окончилась эпоха либеральных реформ, которые вели страну к конституционной монархии. При новом императоре Александре lll великий князь оказался не у дел. Он был отстранен почти от всех занимаемых должностей.
Лето 1881 г. князь проводит в Ореанде. В ночь с 7 на 8 августа произошло драматическое событие — в Ореанде сгорел дворец по недосмотру. После пожара Константин Николаевич решил обосноваться в «императорском домике», в котором и жил во время теперь уже частых и длительных приездов в свое любимое имение Ореанда. В связи с этим домик переименовали в «адмиральский» - по званию его хозяина.
В Адмиральском домике фасад здания был решен в стиле татарской народной архитектуры со стрельчатыми окнами и деревянной галереей с резьбой. В левой половине располагалась комната Константина Николаевича, а через сени, в правой — комната адьютанта. Несколько небольших комнат в задней части домика занимала прислуга.
Великий князь Константин Николаевич прожил в этом домике с 1881 — 1889 гг. В 1889 году после инсульта, парализованный, он был перевезен в свое имение Павловск под Петербургом.
В укромном уголке великолепного парка «Нижней Ореанды» с классическим розарием, ухоженными клумбами, и аккуратными дорожками расположена изящная беседка «Айвазовского». Из неё открывается чудный вид на Большую Ялту.
Здесь, где лазурное небо сливается с безбрежной синью, часто писал морские пейзажи И.К.Айвазовский (1817-1900).
Замечательного мариниста связывала тесная и многолетняя дружба с владельцем имения Великим князем Константином Николаевичем Романовым. Как вспоминает внук художника в своих морских записках «из далёкого прошлого», изданных а 1948 г. обществом русских офицеров в Америке – Великий князь и великий художник всегда переписывались и на письменном столе И.К.Айвазовского постоянно стоял портрет Константина Николаевича. Такая же дружба связывала художника и со свитой Великого князя, поэтому Константин Николаевич свои телеграммы Айвазовскому подписывал: «Твои Ореандские друзья».
Сегодня белоснежная беседка, названная в честь выдающегося художника-мариниста, — любимое место отдыха и вдохновения философов, романтиков и влюблённых. Здесь, в покое и уединении, продолжают создавать свои художественные произведения современные живописцы и поэты.
Владельцы Ореандского имения стремились сделать всё так, чтобы и в английском саду, и в лесопарке чувствовалось «тихое, отрадное спокойствие». Проектируя ландшафтный парк в Ореанде, архитектор А.Штакеншнейдер использовал естественные природные ситуации, преображая их в ландшафтные объекты.
Одним из таких объектов стало «Лебединое озеро», расположенное близ дворца у самого подножия скалы, вершина которой была украшена ротондой.
Когда смотришь сейчас на живописный уголок парка с прудами, окружёнными бамбуковой рощей, трудно себе представить, что когда-то на этом месте было болото. Планируя этот участок парка, Штакеншнейдер писал в своих предложениях: «Под скалой (на которой установлена ротонда) имеется несколько ключей, и от оных место это обратилось в болото, почему необходимо нужно на тех местах вырыть небольшие пруды с сохранением больших дерев». Пруды предлагалось выкопать глубиной в 1,5 аршина (для этого надо было вырыть грунт до 20 куб саж.), «дно обложить мелкими каменьями, а берега - крупными».
Вокруг прудов были высажены тюльпанные деревья и бамбук.
В пруды запустили белых лебедей, которые пополнялись трогательным потомством, величаво скользящим по зеркальной поверхности прудов.
В 1837 году император Николай I дарит своей жене императрице Александре Федоровне имение Нижняя Ореанда, доставшееся ему в наследство от его брата императора Александра I.
В 1842-1852 гг. происходит строительство первого императорского дворцового комплекса в Крыму в Нижней Ореанде по проекту архитектора А. Штакеншнейдера.
Первой постройкой в дворцовом комплексе (1843 г.) стала прекрасная белокаменная ротонда. Она увенчала один из утесов Ореанды. Ротонда была выполнена в стиле «неогрек» и представляет собой восемь семиметровых колонн дорического ордера, высеченных из керченского штучного камня лучшего качества с прекрасной проработкой капителей, архитравов, карнизов. Ротонда сразу стала визитной карточкой царского имения. От дворца к ней вела лестница в несколько сот ступеней. От ротонды открывались чудесные виды на Ялту и Южное побережье.
После пожара во дворце в 1882 году ротонда стала единственным архитектурным объектом, оставшимся от первоначального дворцового комплекса. С начала XX века, это было наиболее посещаемое место на Южном берегу Крыма.
Особенно любил прогулки из Ливадии по Горизонтальной тропе император Николай II, который вместе с семьей и свитой часто посещал ротонду.
Неповторимым украшением Нижней Ореанды являются скалы и горы. Самой эффектной из этих гор представляется скала Крестовая, носившая в древности название Урьянда, площадь которой составляет 7 га. Высота над уровнем моря - 204 м., из них 176 м. — это крутой обрыв, у подножия которого разрослась можжевеловая роща. На склонах скалы растёт много зарослей земляничника и можжевелово-фисташковый лес с 500-700-летними деревьями.
На вершине скалы Урьянда археологами были обнаружены остатки средневекового города, существовавшего здесь с VIII века.
После 1837 года название скалы Урьянда было изменено на Крестовая. Это изменение было связано с посещением Крыма семьей императора Николая I, который подарил Ореанду своей жене императрице Александре Федоровне.
В одно из посещений Ореанды императрица Александра Федоровна вместе с графом и графиней Воронцовыми, поднялась на вершину скалы Урьянда, установила там деревянный крест и посадила собственноручно куст вечнозеленого лавра. Впоследствии этот крест был заменен на чугунный высотой 3,5 м. С тех пор скала стала называться Крестовой.
В 1955 г. на Крестовой состоялся первый чемпионат СССР по скалолазанию.
С 1965 г. скала является комплексным памятником природы.
С 1861 по 1892 г.г. владельцем Ореанды был великий князь Константин Николаевич, и несомненно, что одна «из затей художника» (как о том писалось в путеводителе) принадлежит именно ему.
Великий князь Константин Николаевич родился в 1827 году. Его отец император Николай I решил, что Константин должен сделать карьеру военного моряка и спяти лет поручил его воспитание выдающемуся моряку и учёному — адмиралу Фёдору Литке. По сути, он был первым отпрыском Дома Романовых, который стал профессиональным моряком.
21 января 1853 года Константин Николаевич вступил в управление морским министерством и был произведён в вице-адмиралы.
Как человек, посвятивший свою жизнь морскому делу, Константин Николаевич решает украсить парк в своей любимой Ореанде небольшими водоёмами, которым была предана форма южных морей, входивших в состав Российской империи.
В 1879 году на территории парка, неподалёку от Адмиральского домика были созданы оригинальные макеты бассейнов, которые повторяли контуры Чёрного, Азовского, Каспийского и Аральского морей.
Вокруг водоёмов были высажены вечнозелёные растения. Аккуратной и регулярной их стрижкой садовники добивались очертаний Крымских гор и Кавказского хребта.
Парк в Нижней Ореанде начал формироваться еще в 30-х годах XIX века под руководством английского садовника Росса, и разбивался в ландшафтном стиле. Во всех планах того времени парк назывался «английским садом».
В течение весны 1837 г. выписывали и получали из Риги из большого «Ботанического заведения Карла Вагнера» саженцы деревьев и рассаду цветов. В то время в парке было высажено несколько разновидностей магнолий, 22 вида георгин, туберозы, анемоны, камелии, пеларгонии, фиалки, портулак и много других цветов. Основная планировка парка была проведена в 1840-х гг. в период построения дворца для императрицы Александры Федоровны. В 1849 г. архитектор Штакеншнейдер составил генеральный план переустройства всего сада и детальный проект части сада вокруг дворца и предложил высадить 5 тысяч кустарников разных сортов.
Она расколота на две огромные серые глыбы и высится у морского берега. В ней спрятан грот, остаток пещеры, в которой в начале XX века археологом Жуковым была обнаружена стоянка первобытного человека. Скала Мачтовая и грот интересны не только как природные и археологические памятники. Во времена, когда Ореанда принадлежала царствующей семье Романовых, на Мачтовой скале поднимался императорский флаг на флагштоке высотой 16 м, его уключины сохранились и по сей день.
В период первой русской революции (1905-1907 гг.) в гроте «под носом у царя» находилась подпольная типография Ялтинской организации РСДРП, в которой печатались прокламации с призывами о свержении самодержавия.
В советское время скала Мачтовая и её грот были задействованы в съёмках популярных приключенческих фильмов «Дети капитана Гранта», «Остров сокровищ», «Морской охотник» и др.
Ореанда сохранила свою неповторимую красоту и редкую на побережье тишину. Она господствует и над большим старинным парком, и над обнаженными скалами, придающими местности суровый вид. От них, как полагали некоторые исследователи, и произошло название Ореанды — «скалистая»
В 1852 г. строительство дворца было завершено. Он обошелся в полмиллиона рублей и стал одним из лучших творений А. И. Штакеншнейдера. С дороги, расположенной над имением, он казался "волшебным замком", так его воспринимали современники. Он действительно на фоне суровых скал и темной растительности смотрелся легким и воздушным благодаря белизне инкерманского камня, открытым галереям и балконам, живописному завершению крыши. Выдержанный в стиле итальянского Ренессанса, он отличался строгостью пропорций, четким ритмом колонн, пилястр, оконных проемов, поэтажных членений. Портики, украшенные кариатидами, большое количество акротериев, декоративных ваз, пышных капителей коринфского ордера и карнизы "самой лучшей отделки с литыми украшениями" придавали дворцу нарядность и праздничность. Все это завершалось торжественным звучанием беломраморных лестниц, ведущих к фасадам дворца. В каждом дворце всегда бывали свои особые художественно оформленные интерьеры, которые составляли "достопримечательность здания". Так и в Ореанде центром и композиционно-планировочным и художественно-декоративным стал внутренний дворик. Судя по описаниям, сохранившимся в архивных документах, он был великолепно решен в цвете: стены его и потолок "были расписаны во вкусе помпеевском". Можно представить себе, как с этой красивой росписью гармонировали 12 колонн красноватого крымского мрамора. Посредине находился фонтан с бассейном и вазой темно-серого ореандского мрамора на пьедестале такого же, но желтого мрамора. Пол был выложен белыми и серыми плитами итальянского мрамора, 4 темные мраморные дорожки вели к фонтану. Оригинально был решен так называемый виноградный сад, который примыкал к восточному фасаду дворца и перголе. Он весь был оформлен мрамором: в стену был вмонтирован фонтан из белого каррарского мрамора с бассейном и чашами в стиле Бахчисарайского фонтана (одна из самых ранних реплик этого фонтана на Южном берегу). Колонны, окружавшие этот сад, были высечены из ореандского светлого мрамора, а пять полированных ваз, два круглых столика и двойная скамейка отличались белизной.
Великолепно были оформлены парадные залы первого этажа: большой зал (в старых документах он называется Зало) был оформлен в стиле Людовика XVI (классицизм). Кессонированный с позолотой потолок, два камина красного крымского мрамора, строгое решение стен. Позже для этого зала петербургскому фабриканту мебели А. Васмуту, который изготавливал мебель для Оренадского дворца, будет заказано 50 предметов мебели также в стиле Людовика XVI. По контрасту с этим строгим залом будуар был отделан в легком, игривом стиле Пампадур (рококо). Здесь камин был из белого каррарского мрамора резной работы. Стены, затянутые белой шелковой штафной тканью, оттенялись вызолоченным багетом. Другие большие комнаты первого этажа - передняя, кабинет, гостиная, столовая, спальня также отличались красивым декоративным оформлением: здесь были камины белого итальянского и красного крымского мрамора, панели из орехового дерева, шведские печи из мрамора, позолота в отделке, полы наборного дерева из дуба, ореха, клена, дверные ручки - "бронзовые золоченые с хрустальными цветными шарами" и другие элементы декора.
Помимо главных парадных комнат, на первом этаже еще размещались две камерюнгферские, 3 комнаты для свиты, дежурная, лакейская, комната для прислуги. На втором этаже находились два кабинета, гостиная, 15 небольших комнат, две камердинерские, ванные; на антресоли - гардероб Ея Величества и "отделение для жительства комнатных девушек".
В комнатах дворца было установлено 8 больших и 12 среднего размеров каминов из белого каррарского мрамора и "крымского порфира", полы балконов и галерей были выложены цветными плитами.
Это был первый на Южном берегу царский дворец. И по своим красивым архитектурным формам, и по великолепно выполненному декоративному оформлению интерьеров, он действительно был царским - все было на самом высоком художественном уровне. В одном из путеводителей 1870-х гг. можно было прочитать: "Осматривая дворец, обращайте внимание - на внутренний дворик и павильон в помпейском вкусе с превосходными колонами из крымского мрамора, на прекрасные кариатиды, поддерживающие балконы, обращенные к морю, на мраморную лестницу, ведущую на второй этаж... В Ореанде все заслуживает внимания и подробного обозрения".
В РГИА хранится целый ряд проектов для Ореанды, по которым можно узнать о некоторых постройках в имении. Почти все проекты являются копиями с чертежей Штакеншнейдера; подписями Эшлимана и "архитекторского помощника" Верта подтверждается верность подлинникам. Рассматривая эти чертежи, убеждаешься в том, что в Ореанде не предполагалось большой хозяйственной деятельности. Все постройки были рассчитаны только на обеспечение повседневных работ по поддержанию в должном порядке имения.
В сентябре 1850 г. дворец, в котором шли последние отделочные работы, посетил наследник престола Александр Николаевич. Его Императорское Высочество спустился мимо оранжереи по новоустраиваемой дороге к дворцовым зданиям, где рассмотрел сперва Высочайше утвержденные планы, изволил потом осматривать верхний и бельэтаж дворца, кухню с подземным ходом и начатую постройку конюшни с флигелем. Причем Великий князь Цесаревич обратил внимание на трудность работ и на болезненные лица большей части рабочих людей, находившихся в сборе у построек.
От дворцовых построек Его Императорское Высочество изволили проехать мимо каскада к императорскому домику, а оттуда через зверинец и имение графа Потоцкого Ливадию в Ялту, объявив свое удовольствие главному смотрителю Ореандского имения за порядок и чистоту, с которыми содержатся сад и дороги в Ореанде".
134 года назад, 8 августа 1881 года, из-за нелепой случайности в Ореанде сгорел дворец, который был первой царской резиденцией, построенной на Южном берегу Крыма. Впрочем, бесследно это грандиозное сооружение не исчезло — созданный из его остатков храм стоит и поныне.Первый царский на ЮБК
В 1825 году Александр I побывал в Ореанде. Это место так понравилось ему своей первозданной красотой и безлюдностью, что император решил приезжать сюда на отдых и возвести здесь дворец для своей жены Елизаветы Алексеевны. Но, простудившись, Александр I неожиданно скончался, и в мае 1826 года Ореанда стала императорским имением Николая I. Царская семья впервые посетила его в сентябре 1837 года. К тому времени здесь уже был парк, именуемый «Императорским садом», оранжереи и виноградник с винным подвалом. Во время этой поездки царь подарил Ореанду супруге Александре Фёдоровне. Венценосная семья остановилась у графа Воронцова в Алупке, но императрица часто ездила в Ореанду, планируя строительство дворца. В итоге дворец решено было возвести в стиле римских вилл, и в 1842 году строительство началось. Первой постройкой в дворцовом комплексе стала белокаменная полуротонда, увенчавшая один из утёсов Ореанды. Восемь семиметровых колонн, высеченных из керченского камня лучшего качества, украсили ротонду. Видная издалека, она сразу стала главной приметой царского имения. Для строительства самого дворца был использован в основном местный строительный материал: инкерманский и керченский камень, мисхорский и ореандский мрамор, некоторые колонны и камины (их, кстати, в огромном дворце было больше 20) высекли из крымского красного мрамора, так называемого крымского порфира. Главные парадные лестницы и камины в помещениях для императрицы сделали из белого каррарского мрамора. С дороги, расположенной над имением, этот первый на Южном берегу царский дворец казался волшебным замком — именно так его воспринимали современники.В 1852 году Николай I приехал в Нижнюю Ореанду принимать дворец. Это был его последний визит сюда, в 1855-м он умер. Александра Фёдоровна умерла в 1860-м, завещав имение своему второму сыну — великому князю Константину Николаевичу, который владел им более 30 лет. Он часто приезжал в Ореанду, называл её земным раем, а после выхода в отставку в 1881-м жил здесь почти постоянно. В ночь с 7 на 8 августа 1881 года пожар уничтожил прекрасный дворец. По одной из версий, огонь вспыхнул «из-за неосторожного обращения с папиросами детей дворовых служащих». В тот день был ураганный ветер, и пламя быстро охватило всё здание – уцелел только каменный остов. На восстановление дворца требовалась большая сумма, которой великий князь не располагал: «От Матушки я получил прекрасный дворец, его более нет, восстанавливать его я никогда не буду в состоянии. Пусть же из остатков его созиждется храм Божий».
Благородная простота
Из оставшихся после пожара камней великий князь решил построить в Ореанде храм Покрова Пресвятой Богородицы. Князь хорошо разбирался в архитектуре и задумал построить храм в грузинско-византийском стиле, который, по его мнению, более всего подходил к суровой, скалистой местности Ореанды. Первоначально храм предполагали возвести на живописной скале — он возвышался бы над всей Ореандой и был бы виден со всех сторон. Но от этой мысли пришлось отказаться: расположенный так высоко, храм оказался бы труднодоступным, к тому же рядом находились винный подвал и винокурня, и сооружать храм по соседству с такими заведениями было неприлично. Поэтому великий князь решил построить храм неподалеку от своего Адмиральского домика. Храм получился небольшим, крестообразной формы, с одним куполом. От него открывался чудесный вид на море.
Вокруг росли могучие вековые дубы, на самом большом из них сделали оригинальную колокольню. На этой своеобразной звоннице была устроена площадка из двух досок, к ней вела деревянная лестница с перилами. Колоколов было пять, самый большой весил 160 кг, самый маленький — 3 кг.
Торжественное освящение храма Покрова Пресвятой Богородицы состоялось в 1885 году. Храм отличался богатым убранством. Оконные рамы в барабане и большие кресты, украсившие наружные стены, были изготовлены из белого каррарского мрамора. Резной иконостас сделан из ореха, дуба, кипариса и можжевельника. Часть храма была расписана известными русскими художниками, часть украшена мозаичными образами, созданными известным итальянским мастером Антонио Сальвиати (некоторые из этих мозаик сохранились до наших дней). Главным же достоинством церкви, по мнению великого князя Константина Николаевича, была её «изящная и благородная простота […] согласие и благородство всех линий».
Фундамент храма. Апрель 1885 г. Фотография Ф.П. Орлова
Сооружение стен храма. Апрель 1885 г. Фотография Ф.П. Орлова
Возведение арок и сводов храма. Июнь 1885 г. Фотография Ф.П. Орлова
Воздвижение креста на купол храма. 19 августа 1885 г. Фотография Ф.П. Орлова
Покровский храм в Ореанде. 1886 г.
После революции храм пережил немало трудных дней, он пострадал от
Пешком или верхом, они постоянно совершали по ней прогулки, встречались друг с другом, заходили в гости, так как от дорожки были удобные спуски к имениям «Чаир», «Дюльбер», «Харакс», «Кичкинэ». И на этой тропе император Николай II в. 1909 году дважды самолично испытывал солдатское походное снаряжение весом более двух пудов…
В «советские» времена Солнечная тропа была очень популярна среди гостей курорта. По ней проходили маршруты терренкура (лечебной ходьбы) практически всех санаториев, расположенных вдоль нее. Существовал даже пешеходный экскурсионный маршрут. Естественно, за ее состоянием постоянно следили. В наше время покрытие местами разрушилось, вдоль тропы почти не осталось скамеек в местах отдыха, кроме того, в нескольких местах выросли заборы частных домовладений. Но свежий воздух и замечательные виды на море и горы остались, и прогулки по Солнечной тропе по-прежнему популярны…
Вскоре тропа покидает пределы Ливадии и приводит нас на территорию Ореанды.
В 1825 году Ореанду купил император Александр I, ставший, таким образом, первым из династии Романовых владельцем имения на Южном берегу Крыма. Александр дважды (в 1818 и 1825 годах) совершал кратковременные поездки по Крыму, каждый раз оставаясь в восторге от Южнобережья.
Именно там он нашел тот уголок, о котором мечтал все последние годы и где желал бы навсегда поселиться: «Я скоро переселюсь в Крым, я буду жить частным человеком. Я отслужил 25 лет, и солдату в этот срок дают отставку», — говорил он.
Однако мечте об уединенной жизни в Ореанде не суждено было осуществиться. 27 октября 1825 года император отправился осмотреть Георгиевский монастырь. День, сначала теплый, сменился холодным, туманным и сырым вечером. Император выехал в одном мундире и сильно простудился. 19 ноября Александр I скончался в Таганроге. Вскоре скончалась его супруга, императрица Елизавета Алексеевна, и имение перешло к брату Александра — Николаю.
Впервые император Николай I и императрица Александра Федоровна увидели свое южнобережное имение 17 сентября 1837 года.
Для истории Ялты эта дата стал знаменательной — именно 17 сентября, после церемонии освящения церкви Иоанна Златоуста, построенной по проекту архитектора Торичелли, император повелел предоставить деревушке Ялта статус уездного города…
Александра Федоровна была в восторге от Ореанды, и Николай сразу же принял решение подарить это имение своей супруге и построить здесь для нее дворец.
Проект был заказан знаменитому архитектору К. Ф. Шинкелю. В 1840 году проект великолепного дворца в стиле «неогрек» был готов и вызвал восхищение царской семьи, но после обсуждения от его осуществления отказались из-за огромной (более 1 млн рублей серебром) стоимости строительства. Переработку проекта поручили любимцу Николая I, известному петербургскому архитектору А. И. Штакеншнейдеру, который учел пожелание императрицы иметь небольшую уютную виллу. Оставив стиль, предложенный его предшественником, он почти в 4 раза сократил площадь постройки. В 1842 году новый проект был утвержден. Возведение дворца растянулось на 10 лет, но, наконец, осенью 1852 года дворец был готов.
Имение Ореанда было приобретено для Романовых еще по желанию Александра I, который в первый раз был на южном берегу Крыма еще в 1818 г., а затем вторично в сентябре 1825 г. в сопровождении тогдашнего новороссийского и бессарабского генерал-губернатора М. С. Воронцова проехал по южному берегу Крыма. Последовавшие за этим события-неожиданная смерть Александра I в Таганроге в ноябре того же года и связанный с восстанием декабристов приход к власти Николая I-надолго отодвинули у Романовых интерес к Ореанде на последний план. Только осенью 1837 г. Николай I и его жена Александра Федоровна побывали на южном берегу Крыма, куда их пригласил в числе многих знатных гостей упомянутый выше Воронцов на открытие Алупкинского дворца . Красоты южного берега Крыма и романтика дивного Алупкинского замка произвели особенное впечатление на Александру Федоровну, и Николай I особым указом, подписанным в Ореанде 17 сентября 1837 г., дарит своей жене это имение, которое с тех пор стало именоваться имением „ее величества". Тогда же у Романовых возникло решение построить в Ореанде дворец. Первоначальный проект дворца был составлен известным берлинским профессором Шинкелем, но от этого проекта Романовы отказались в целях экономии и удовольствовались проектом петербургского профессора Штакеншнейдера, соорудившего много построек в Петербурге при Николае I, с таким расчетом. чтобы постройка дворца обошлась никак не дороже 400.000 рублей серебром. Штакеншнейдер, связанный службой и работами в Петербурге, не мог взять на себя производство работ; он оставил за собой лишь общее руководство работами, для чего приезжал несколько раз на южный берег Крыма, а непосредственное строительство было поручено Гунту. В этом видно было сильное влияние М. С. Воронцова, для которого Гунт только что построил Алупкин- ский дворец. Дело в том, что удельные традиции московских царей до некоторой степени сказывались и при Николае I: он никак не хотел отличать своих личных дел от государственных. Ему казалось вполне естественным, чтобы генерал-губернатор ведал не только государственными учреждениями, но и его имением, в последнем случае (ввиду нахождения имения в Крыму) через посредство таврического губернатора. Последний сам, или через своего чиновника особых поручений, ревизовал денежную отчетность имения, делал мелкие распоряжения, назначал мелких служащих рангом не выше садовника, а садовника, винодела и управляющего назначал и увольнял... новороссийский генерал-губернатор. Но так как, начиная с 1837 года, у Романовых интерес к Ореанде сильно возрос, то со второй половины 40-х годов непосредственное управление имением постепенно переходит к „собственной ее величества канцелярии" (позднее „собственной его величества конторе"). Назначение второго архитектора итальянца Камбиоджио состоялось тоже, вероятно, не без участия Воронцова, так как до назначения в Ореанду Камбиоджио был архитектором в Одесском строительном комитете.
Работы по постройке дворца начались с весны 1843 года. В числе первых работ была устроена „ротонда" (беседка- колоннада на скале над дворцом) по личному распоряжению Воронцова, которая обошлась в 1.130 рублей серебром. Ссылка на распоряжение Воронцова показывает, что Воронцов, как признанный авторитет по созданию, если можно так выразиться, „романтического антуража", имел полномочия от Романовых вмешиваться, если он находил нужным, в ход и направление работ. Недаром в ходе постройки дворца из Петербурга шли характерные указания: такую-то деталь сделайте так, как она сделана в Алупке. Несомненное подражание и парку особенно сказывается в устройстве прудов, террасы с лестницей перед дворцом и подземного хода, соединяющего кухню со дворцом. Недолго Гунт поработал в Ореанде самостоятельно. В декабре 1843 г. прибыл в Ореан ду из Одессы архитектор Камбиоджио, относительно которого комитет постройки Ореандского дворца получил предписание из Петербурга: „при производстве всех архитектурных работ комитет должен обращать особенное внимание на мнение и указания Камбиоджио в том уважении, что подробно узнал желание ее величества и получил от главного архитектора наставления". Естественно, что в связи с этим установился иерархический порядок, неблагоприятный для Гунта: Штакеншнейдер именовался и подписывался главным архитектором, Камбиоджио-архитектором и Гунт-строителем. Вся черновая работа по постройке по- прежнему ложилась на Гунта, но на всякую серьезную меру он должен был испрашивать согласия Камбиоджио, который являлся истолкователем планов Штакеншнейдера и пожеланий царицы. Легко себе представить, что этим работа только усложнялась и тормозилась. Для распланировки местности, где предполагалось строить дворец, нужно было срыть два кургана. И вот относительно кургана, расположенного с восточной стороны, Камбиоджио заявил, что снимать его нельзя, согласно желанию царицы. Напрасно Гунт апеллировал в комитет, к Воронцову и самому Камбиоджио, ссылаясь на необходимость этой работы для выполнения плана Штакеншнейдера. На деловой вопрос строителя Камбиоджио отвечал не по-деловому. В пространном ответе на имя комитета Комбиоджио прямо упивался подробностями данной ему „высочайшей аудиенции": как 8-го июля 1843 г. он был принят в Петергофе Александрой Феодоровной, которая, несмотря на возражения присутствовавшего на приеме М. С. Воронцова, категорически запретила снимать курган без ее разрешения. Не забудьте, читатель, что эти два спеца, которые вели между собою оживленную переписку, жили бок-о-бок
в Ореанде и по нескольку раз на день встречались на постройке. Между ними уже началась борьба, и оба конкурента спешили запастись уличающим противника письменным материалом: канцелярское крючкотворство-один из характернейших моментов всей бюрократической системы Николая I. В области придворных интриг и связи несомненно оказался сильнее хитрый пролаза Камбиоджио. Англичанин Гунт с англо-саксонской выдержкой и хладнокровием решил дать ему генеральный бой на тех позициях, где он чувствовал себя тверже и увереннее,-чисто деловых. Подбирая факты и фиксируя их в рапортах строительному комитету и самому Камбиоджио, Гунт неуклонно шел к цели. В марте месяце 1844 г. Гунт поставил Камбиоджио ехидный вопрос, на который нельзя было дать удовлетворительного ответа: „так как все планы Штакеншнейдера часто вами меняются, прошу известить, чьих планов я должен придерживаться- Штакеншнейдера или ваших. Если ваших, то прошу давать мне необходимые планы, дабы я мог вернее размечать работы и чтобы остановок в работе не было, а также приготовить точную меру вышины и ширины дверей и окон". Ответить на этот вопрос утвердительно в том смысле, что планы Штакеншнейдера отменяются, значило для Камбиоджио признаться в превышении данных ему полномочии; при отрицательном ответе, единственно возможном, Камбиоджио должен был собственноручно расписаться в том, что он допустил ошибки и нарушил планы Штакеншнейдера. А ошибки действительно оказались и были точно зафиксированы Гун- том. Последний, с большим трудом добившись от Камбиоджио предъявления подлинных шаблонов Штакеншнейдера, констатировал невероятную вещь: архитрав окон и дверей, предполагаемый для верхнего этажа, был Камбиоджио употреблен для нижнего этажа. Частично возможны были переделки, но в общем ошибка была непоправима. Камбиоджио ничего не оставалось, как подать рапорт об отставке по болезни. Предоставим еще слово Гунту, который с удовольствием живописует унижение своего противника: „получив бумагу о принятии планов и всех дел от Камбиоджио, я отправился к нему (поименованы свидетели)... в половине шестого часа, но, увидевши нас, он притворился сумасшед-
шим и в течение получаса времени, что мы там пробыли, показывал вид, что ничего не понимает... не добившись никакого толку, мы вернулись". Не прошло и года со времени
„высочайшей аудиенции", как ставленник царицы, типичный
иностранец-авантюрист, должен был сам объявить себя сумасшедшим, чтобы спастись от суда. Так как допущенные Камбиоджио столь важные упущения в постройке дворца можно было объяснить либо его совершенным нерадением и невежеством, либо сознательным вредительством, то неразборчивый в средствах пройдоха нашел третий выход- притвориться сумасшедшим (если верить рапорту Гунта). Официальное донесение строительного комитета, посланное в Петербург с эстафетой, также подтверждает версию Гунта. Интересно, как реагировали на донесение о происшедшем Воронцов и Александра Федоровна. Первый немедленно распорядился приостановить выдачу жалованья Камбиоджио- это равносильно увольнению; через месяц после фактического увольнения приходит из Петербурга распоряжение „касательно увольнения Камбиоджио ожидать особого высочайшего разрешения". У него, очевидно, есть еще „рука" в Петербурге, он скоро „выздоравливает" и снова начинает интриги. Но он уже сыграл свою роль в постройке Ореанд- ского дворца и дальнейшая его судьба нас больше не инте- ресует. Можно еще отметить, что ошибку, допущенную Камбиоджио, в Петербурге пытаются перенести, так сказать, с больной головы на здоровую и сообщают, что Александра Федоровна „с неудовольствием приняла донесение о беспорядках, допущенных комитетом (?!) при строении дворца и об уклонении от высочайше утвержденных детальных чертежей и шаблонов".
Положение Гунта упрочилось. Сам Штакеншнейдер „присоединился" к мнению Гунта и разрешил переделку дверных и оконных наличников и произвести по чертежам Гунта. Второй курган, так беспокоивший Гунта, был срыт по собственноручной записке М. С. Воронцова, датированной „Алубка 19 декабря 1844 г.": „принимаю сию работу на свою ответственность, не ожидая разрешения из С.-Петербурга". Архитектору-строителю (так уже именуют Гунта) назначено содержание в 2.357 руб. 15 коп. в год серебром, позднее увеличенное до 2.571 р. 43 к. серебром (или 9.000 ассигнациями) при казенной квартире с отоплением; с ним был подписан договор, который гарантировал ему выплату жалованья за несколько месяцев вперед в случае увольнения без предупреждения.
Договор, как сейчас увидим, оказался нелишним, хотя как раз в пункте, наиболее интересном для Гунта, он не был выполнен. В комиссию по постройке Ореандского дворца входил ялтинский городской архитектор Эшлиман. Теперь в наш рассказ о специалистах-строителях дворца входит новое действующее лицо, тоже иностранец, для полноты коллекции-швейцарец. Эшлиману принадлежит несколько построек на южном берегу: церковь в Кореизе, капелла Нарышкиных в Мисхоре (недавно разобранная) и дворец „Софиевка" Нарышкиных (позднее „Мисхор" Долгоруких), в котором теперь помещается отделение санатории „Коммунары". Эшлиману было поручено производство построек второстепенного значения в Ореанде. В этом отношении Эшлиман несомненно зависел от Гунта, как главного производителя работ, но по должности члена Строит, комитета он уже был как бы непосредственным начальником Гунта. Такая двойственность в положении Эшлимана не сулила ничего хорошего Гунту, который скоро в Эшлимане нашел своего соперника и заместителя. Гунт перестал встречать со стороны комитета поддержку в своем трудном положении: всякое замедление в производстве работ ставилось ему на вид, между тем причины задержек часто заключались в несвоевременном получении чертежей или в непригодности их. Особенно волновали Гунта неправильные чертежи, по которым нельзя было производить работ, а изменить их он не имел полномочий. Связанный по рукам бюрократическими порядками, энергичный прораб не хотел плыть по течению и добился разрешения в экстренных случаях, во избежание волокиты и задержки, исправлять чертежи на месте, не отсылая их в Петербург. Приэтом было задето самолюбие Штакеншнейдера, так как в своих рапортах Гунт указывал, что если сделать окна в бельэтаже по чертежу Штакеншнейдера, то они не будут отворяться ни внутрь, ни наружу. Аналогичных несуразностей Гунт вскрыл не мало; то, что казалось красивым в петербургских канцеляриях, иногда оказывалось смешным и нелепым для строителя-практика. От Штакеншнейдера потребовали в Петербурге объяснения по поводу.допущенных ошибок и просчетов, Опытный службист Штакеншней дер, считая, что нападение является лучшей формой защиты, не оправдываясь в мелочах, перешел к критике работ Гунта: „в сделанных окнах средники и горбыли сделаны широко и аляповаты, отчего в комнатах не может быть достаточно света, и сверх того они имеют дурной вид... можно оставить, раз сделано, однако, нижние бруски переменить" и т. д. Вот как можно повернуть дело! Честный и знающий специалист не считался с „политикой" и нажил себе в Петербурге врага, несправедливого и придирчивого критика. Медленный темп работ, который зависел от бюрократических порядков и от отсутствия рабочей силы (см. об этом ниже), в Петербурге, под влиянием Штакеншнейдера, стали ставить в вину Гунту. Последний не мог снискать себе симпатий и вследствие проявленной им англо-саксонской меркантильности, которая показалась настоящей алчностью. Получив свое жалованье с большим опозданием, Гунт стал требовать уплаты процентов за просроченное время в сумме 478 руб. 93 к., и с таким рапортом обратился к министру двора. То, что казалось вполне естественным англичанину, в Петербурге сочли неслыханной дерзостью. С трудом сдерживая свое неудовольствие, из Петербурга поучали: „нет законного положения выдавать проценты на заслуженное жалованье... но по совершенном окончании построек труды Гунта могут быть вознаграждены по усмотрению начальства". Песенка Гунта была спета. Так как главные работы по постройке уже заканчивались, то можно было съэкономить на замене Гунта более дешевым работником. Мотивировка увольнения все же примечательна: „назначенный строителем архитектор Гунт, желая производить работы произвольно, оспаривает распоряжения строительной комиссии и не обращает на них ни малейшего внимания. А как Гунт, действуя подобным образом, весьма легко может изменить высочайше утвержденные планы и кроме того замедлить окончание зданий к сроку, то по докладу ее величество изволила 19-го августа освободить Гунта... и назначить Эшлимана с жалованьем в 800 рублей в год, плюс 200 руб. его помощнику". Натянутость и фальшивость мотивировки очевидна. Даже строительная комиссия, которая по существу была виновницей увольнения Гунта, устыдилась и робко заявила, что несообразные дей- ствия Гунта при производстве работ происходили: во-первых, от незнания русского языка, отчего он не вполне понимал получаемые от комиссии предписания, во-вторых, от непривычки к срочным работам, однако же никаких важных упущений или изменений против утвержденных планов не было. Для полноты картины следует добавить, что Гунта при расчете обсчитали: его вызвали в контору 15 сентября, объявили об увольнении и предложили получить жалованье „по сие число". Гунт протестовал (прямое нарушение договора), однако, позднее должен был взять то, что ему предлагали. Вопреки договору, не оплатили и предъявленных Гунтом счетов на приобретение чертежных принадлежностей на том основании, что Гунт или должен вернуть чертежную бумагу, если она осталась неиспользованной, или, если она использована, сдать сделанные на этой бумаге чертежи и планы. Как отметил Эшлиман, Гунт не захотел сдать ни одного своего чертежа или плана. Так поступили с крупным специалистом, который не хотел унижаться и лакействовать. Конечно, это не случайность, это лучшая иллюстрация того, что режим Николая 1 давил и угнетал все лучшее и способное и, наоборот, наиболее благоприятствовал льстецам, ничтожествам, „кувшинным рылам" и тому подобным личностям, которые в литературе так прекрасно изображены Гоголем. В свое время я поставил точку на карьере Камбиоджио, показавшего свою никчемность на постройке Ореанд- ского дворца. Но я думаю, что вы будете удивлены, если узнаете, что немедленно „по выздоровлении" Камбиоджио (в августе 1844 года) получил место казенного архитектора в Одесском строительном комитете.
Построенное Эшлиманом сводчатое покрытие в кухне обрушилось, и Эшлиман, чтобы снять с себя упрек, стал утверждать, что вообще такое покрытие построить невозможно. Штакеншнейдер должен был взять на себя обязанность обучать Эшлимана строительному искусству. Если бы, писал он в Ореанду, Эшлиман умел показать как правильно обтесать камни, установить как следует кружалы и сделал бы, где потребовалось, люнеты, то свод никогда бы не мог обрушиться. Эшлиман может изучать свод в библиотеке в Алупке, устроенный очень хорошо строителем Гунтом, который устроил в подвалах дворца подобные своды из таких же материалов очень искусно. Имя Гунта упоминается только с похвальной аттестацией. Сказанное выше не помешало Эшлиману по окончании постройки дворца получить более щедрую награду по сравнению с Гунтом. И награды очень типичны для времен Николая I: они давались не по заслугам, а по чинам и по положению. Самую щедрую награду (золотую табакерку, усыпанную бриллиантами) получил приезжавший время от времени из Симферополя в Ореанду по делам председатель строительного комитета- губернский предводитель дворянства Олив. А Гунт получил награду, одинаковую с подрядчиком-золотую медаль с надписью „за усердие", с той только разницей, что с подрядчика взыскали приэтом стоимость медали (30 руб.), а Гунту дали ее бесплатно (иначе бы он ее и не взял).
Таковы были архитекторы на постройке Ореандского дворца. Что касается среднего технического персонала, то он, можно сказать, блистал своим отсутствием. Потому и ценились строители практики в роде Гунта, что они не только ведали архитектурно-инженерную часть, но и вели чисто технически-инструкторскую работу на постройке. Только Эшлиман, работавший по совместительству, получил помощника-„прапорщика" Сергеева, который был при Эшлимане на положении техника. Но для полноты картины нужно сказать, что все плотничьи и столярные работы при постройке дворца были, как выражаются архивные документы, „произведены под управлением анпийско-подданного Виль- ямса", который перед тем такими же работами руководил при постройке Алупкинского дворца Воронцова. Работами по мрамору руководили приглашенные итальянцы. Прежде чем перейти ко второй и наиболее интересной части моего сообщения-о рабочих на постройке Ореандского дворца, еще два слова тоже о специалистах, но не строителях, а садовниках. Из Петербурга не раз сообщали в Ореанду о личном желании Александры Федоровны, чтобы в Ореанде были разведены древесные и цветочные школы по образцу тех, которые имелись в Ливадийском имении Потоцкого и в Алупкинском Воронцова. О ходе древесных насаждений, происходивших при консультации и содействии специалистов Никитского сада, Алупкинского и Ливадийского имений, Ореанда точно информировала Петербург, который живо интересовался этими вопросами и нервно реагировал на всякие упущения в этой области. Гибель в Ореандской оранжерее померанцевых и лимонных деревьев, привезенных при содействии Потоцкого из Италии, вызвала немедленно увольнение иностранца садовника.
Для производства работ на постройке Ореандского дворца требовалось большое количество рабочих, которых нанимал подрядчик купец Полуектов, главным образом, из числа крестьян-крепостных и казенных. В то время крестьяне получали разрешение от помещиков и волостного правления итти на отхожие промыслы под условием ежегодной уплаты оброка и податей. Паспорт выдавался им сроком только на один год, и неуплата крестьянином следуемых с него платежей вскоре делала его беспаспортным со всеми вытекающими из этого последствиями, т. е. арестом и высылкой по этапу на место жительства-в распоряжение помещика или волостного правления. Вот почему подрядчик, заинтересованный в непрерывном производстве работ, следил, чтобы нанятый им крестьянин во-время высылал деньги в деревню, и нередко удерживал часть зарплаты для непосредственной отсылки денег помещику или в волостное: правление. Этим в сущности и ограничивались заботы подрядчика о рабочих. Конечно, рабочих кормили и давали им помещение. Но надо сказать, что условия, в которых находились рабочие, были безусловно тяжелые. Чем иначе можно было бы объяснить сильное распространение заболеваний среди рабочих?
Ялтинский уездный врач Зеленкевич признал у больных обыкновенную простудную лихорадку (febris catarralisi) и нашел, что эпидемия началась от непривычки к здешнему климату, от пренебрежения диэтой, от обманчивости и непостоянства погоды и от большого скопления людей в одном месте. Зеленкевич хотел завуалировать, прикрыть истинное положение вещей, но правда бьет в глаза: Зеленкевичу пришлось сослаться на ужасные жилищные условия, а упоминание о диэте заставляет нас думать просто-напросто о плохом питании рабочих. В конце рапорта Зеленкевич глухо говорит: кроме лихорадки были и другие болезни, зависящие, собственно, от качества работ.
Больных было много не только в 1850 г., но и в пред-шествовавшие годы. Если Полуектов в 1850 г. стал ссылаться на эпидемические заболевания среди рабочих, то это потому, что работы шли медленным темпом и подрядчику нужно было чем-нибудь оправдаться. Понукаемый админи страцией, Полуектов отправился на поиски рабочих и скоро сообщил строительному комитету, что наем рабочих в Одессе, Херсоне, Симферополе и Севастополе совершенно невозможен и что даже тамошние подрядчики за плату вдвое против прежнего едва имеют треть необходимого количества. Пришлось район поисков рабочих расширить; подрядчик послал своего доверенного в губернии Владимирскую, Смоленскую и Киевскую с поручением нанять 60 каменотесов, 100 каменщиков, 40 плотников, 60 столяров и 100 чернорабочих. Но и эта попытка не увенчалась успехом, главным образом, потому, что нанятые рабочие по дальности расстояния подходили медленно.
Тогда строительный комитет на основании договора приступил к самостоятельной вербовке рабочих по вольным ценам за счет подрядчика. На запрос комитета городские полицейские управления „больших" городов Крыма-Севастополя, Симферополя, Керчи и Феодосии-ответили, что если и есть строительные рабочие подходящей квалификации, то они заняты. Находясь в таком затруднительном положении, комитет наконец прибег к содействию таврического губернатора. С большим трудом набрали (главным образом, в Севастополе) и направили в Ореанду 10 столяров, 10 штукатуров, 20 каменщиков, 60 каменотесов и 20 чернорабочих по двойным ценам сравнительно с ценами подрядчика, а именно: от 20 руб. серебром в месяц для чернорабочих до 32 руб. для квалифицированных рабочих (у Полуектова получали от И р. 50 к. до 15 руб.). Из присланных рабочих бывший тогда строителем Гунт признал 60 человек каменотесов не подходящими, так как они „ремесла своего не знают" и перевел их на положение чернорабочих. Конечно, из приведенных фактов нельзя делать вывода, что строитель* ных рабочих вообще было мало при Николае I. При нем главное строительство производилось в столицах, в которых и около которых и была сосредоточена квалифицированная рабочая сила. Перебросить ее с далекого севера на юг (из Петербурга в Ялту) при отсутствии железных дорог не представлялось экономически возможным. На юге же России
и в том числе в Крыму в царствование Николая I не было и намека на развитие промышленности; юг России представлял из себя чисто сельскохозяйственную страну со слабым развитием городов.
Недостаток рабочей силы заставлял администрацию Ореандского строительства и подрядчика принимать меры к насильственному удержанию рабочих в Ореанде. Из архивных данных приведу два характерных факта. Динабургский мещанин Зиновий Карпов-по профессии мраморщик-подал жалобу исправнику на действия подрядчика, который, встретив Карпова в Кореизе (а Карпов отпросился у него в Ялту на почту) и заподозрев его в намерении бежать, приказал сотскому и десятскому связать несчастного мраморщика и отправить в Ореанду, где его избили приказчики Полуектова. „У меня",-заявляет Карпов,-и мысли этой (бежать) никогда не было". Дело кончилось миром (по предложению начальства). Другой случай^ Когда отпущенные подрядчиком на пасхальные праздники в Севастополь Иван Климов с шестью работниками по окончании праздников не вернулись в Ореанду, Полуектов потребовал от севастопольской городской полиции розыска артели Климова и высылки ее в Ореанду „для отвращения подобных примеров, могущих иметь дурное последствие". Кстати, артель Климова форменным обра зом сбежала с Ореандской постройки: ее и след простыл в Севастополе. Недурная иллюстрация к „свободному" труду рабочих при Николае I.
Может быть, вы хотите, читатель, узнать про культурное обслуживание рабочих-строителей в Ореанде? Нам думается, что начальство должно было об этом позаботиться. Действительно, в делах постройки Ореандского дворца не раз фигурирует... ялтинский питейный дом. Если проявите достаточную любознательность и просмотрите архивы ялтинского городского управления, то вы узнаете, что в Ялте был в это время питейный дом тайного советника Казначеева, и одновременно узнаете, что ялтинские городские учреж- , дения в конце 30-х годов ревизовал начальник губернии Казначеев. Недурная комбинация и недурное совместительство: губернатор и он же содержатель питейных домов Б Таврической губернии. Не потому ли, что кабак принадлежал губернатору, для прекращения дебошей со стороны пьяных строителей в Петров день на выручку „сидельца" явился с командой сам ялтинский городничий? Картина как будто знакомая-церковный праздник и пьяный разгул. Рабочим на этот раз сошло с рук и то обстоятельство, что они побили городничего: строительный комитет, ссылаясь на экстренность и важность производимых работ, потребовал освобождения арестованных рабочих. Характерно, что об иных развлечениях рабочих (если только пьянство можно назвать развлечением) нет ни малейшего упоминания в архивных материалах.
Остается еще сказать о подрядчике Полуектове, этом типичном эксплоататоре и крупном пауке. Не приходится, ко- нечно, его жалеть, но, оказывается, этот живоглот попал в пасть еще более крупных живоглотов-царских чиновников, отстаивавших интересы своего хозяина. Строительная комиссия рассудила не хуже, чем судьи в сказке о Шемякином суде: претензию купца Полуектова за ошибку в найме людей, негодных для работ, отнести к Друкову (губернаторскому чиновнику, производившему наем), претензию его же осносительно излишне сделанных работ сверх договора и относительно переделок отнести к архитекторам Штакен- шнейдеру, Гунту, Эшлиману и т. д. по принадлежности; если некоторые претензии подрядчика и признать справедливыми, то они покрываются его недочетами и невыполнением по контракту работ к 1-му ноября 1851 г. Полуектову оставалось только жаловаться в письме М. С. Воронцову, что на работах в Ореанде он потерял свое состояние. Работы в Ореанде действительно были закончены с большим запозданием, только к 10 августа 1852 г.
Уместно будет закончить статью о строителях Ореанд- ского дворца кратким описанием самого дворца. Главный корпус дворца имел размеры 15X19 саж., построен в итальянском стиле с 37 жилыми помещениями в 2-х этажах, не считая подвального этажа. Дворец имел много балконов и галлерей, несколько портиков (закрытая беседка), пергол (открытая беседка) с колоннами (круглые столбы) и пиляст-
рами (четырехугольные столбы). Перед южным фасадом дворца находилась терраса с лестницей; с восточной стороны прилегал ко дворцу виноградный садик с павильоном и тут же был фонтан с бассейном и чашей в стиле Бахчисарайского фонтана. Даже в подвальном этаже кроме комнат и кладовых был устроен грот с фонтаном; из подвального этажа подземный коридор длиною 30 саж. вел в кухню.
В Ореандском пейзаже играли немалую роль „ротонда" (см. выше) и чугунный крест, поставленный на скале еще 30 сент. 1837 г. по желанию и в присутствии Александры Федоровны (тоже одна из „барских затей"). В общем надо признать, что данный архитектурный памятник-дворец был лишен ограниченности и представлял сложный комплекс заимствований с установкой на „романтизм". Русский романтизм отражал в области искусства кризис крепостного хозяйства (кстати, наличие кризиса подтверждается и обстоятельствами постройки, изложенными выше). Царь-крепостник не смог „позабавиться и утешиться" в своем новом дворце, как раз и построенном для этой цели (так много было в нем разных „приятных выдумок"). Кризис крепостного хозяйства принял такие размеры, что очень быстро повел к катастрофе и государственной (Крымская кампания) и личной (скоропостижная смерть Николая I). Его жена Александра Федоровна оказалась не более счастливой-также не успела побывать в Ореандском дворце. После смерти Александры Федоровны (в I860 г.) Ореандский дворец достался второму сыну Николая I-Константину Николаевичу, при котором он и сгорел от невыясненной причины в 1882 году. С тех пор дворец лежит в развалинах.
Одновременно с дворцом и службами был закончен маленький домик в один этаж (длиной 6 сажен 8 вершков, шириною 7 саж. 8 верш.) в мавританском стиле, который в документах именуется „императорским". Строительный комитет о начале этой постройки торжественно доносил в Петербург: „Константин Николаевич, возвратясь из Новороссийска на пароходе „Владимир", посетил 18 мая 1850 года ореандское имение и положил первый камень сему зданию, воздвигаемому в память пребывания на этом месте императора Александра Г\ Об этом упоминаю для курьеза, так как первый приезд и нахождение Романовых на каком-нибудь месте не раз отмечалось постройками (часовня в Ялте у мола там, где „стоял" Николай I в 1837 г.). После пожара дворца в этом домике жил Константин Николаевич и тогда домик переименовали в „адмиральский" (Константин Николаевич был в чине адмирала). Домик стоит до настоящего времени.
Бывшая царская Ореанда скоро по-настоящему станет пролетарской. В пятилетний план государственного южнобережного объединения курортов („Южберкрым") включена постройка Ореандской санатории с использованием особен- ностей рельефа района. Один санаторный корпус будет сооружен в нижней Ореанде, другой в верхней, а со включением в данный комплекс Эрикликской и Тузлерской санаторий и с расширением последних явится возможность использовать для лечения туберкулеза разные высоты (до 700 метров). Вместо царских дворцов, памятников угнетения и бесправия
трудящихся, мы скоро увидим в Ореанде памятники освобожденного труда-пролетарские кузницы здоровья-санатории.